kott_preface

                                                                              ***

                Неудивительно, что еще в 1870-1880-е годы мысль о необходимости вынесения этой проблемы церковной жизни на соборное обсуждение утвердилась в церковном сознании. "На всероссийском соборе архипастырей и учителей церковных лежит обязанность обносить и оживить язык Божия слова и богослужения церковного с неприкосновенным сохранением от веков присущего ему священнолепного величия и силы, но обновить и оживить до такой степени, чтобы он мог стать живым (хотя и не разговорным) языком всего церковного русского народа" (напечатано в издававшейся И.С. Аксаковым газете "Русь", 1882 г., № 47).
                Проблема богослужебного языка заключала в себе два вопроса: вопрос о качестве церковнославянского перевода употребляемых богослужебных книг (и их исправлении) и вопрос о русском языке богослужебных книг, а впоследствии - и богослужения.
                На первый вопрос русские архиереи дали вполне ясный ответ. Самые осторожные и консервативные из них (например, архиеп. Вологодский Никон (Рождественский)), даже отрицательно настроенные к возможным в этой области изменениям, признавали, что существующий перевод содержит ряд ошибок и неясностей, а для части верующих и совсем непонятен.
                "Главным печальным недостатком... богослужебных книг является не всегда удовлетворительный перевод греческих текстов, иногда ошибочный, иногда весьма темный, неудобопонимаемый", - писал крупнейший историк русской книжной справы и литургической науки Б.И. Струве. "Эти ошибки и погрешности произошли или от неправильного перевода греческих глагольных, именных и вообще грамматических форм, или от неискусного подбора неподходящих значений греческих слов, в частности, от смешения одних слов с другими, сходными в орфографии и произношении, но отличными по значению, частью от неправильного, ошибочного чтения греческих слов и, наконец, от опечаток. Кроме того... встречается немало устаревших славянских слов и речений, или непонятных в настоящее время, или имеющих совершенно другое значение. Все эти и подобные недостатки означенных книг не только затрудняют пользование ими, но при неопытности употребления этого материала могут привести к несогласным с православным учением выводам", - говорится в официальной докладной записке "Об издательском Совете при Св. Синоде" (1913 г.)
                 В "Отзывах епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе" (1905 г.) дан обширный свод мнений по вопросу богослужебного языка. Вопроса о богослужебном языке среди заданных преосвященным не было, но архиереи сами, по собственной инициативе, заявили о необходимости пересмотра и исправления богослужебных книг со стороны языка и изложения как первоочередной потребности церковной жизни. На необходимость этого указывается в 32-х отзывах (половина всех отзывов).
                 Не нашлось ни одного отзыва, признающего положение с богослужебным языком нормальным. Более того, единодушие в этом вопросе оказалось даже большим, чем в вопросах о восстановлении патриаршества (один архиерей был против) и о созыве собора, где три архиерея все же высказались против.
                 Приведем характерные мнения о богослужебном языке наиболее авторитетных архиереев. Будущий патриарх Тихон считал, что "перевод богослужебных книг... теперешний устарел и во многих местах неправильный". А вот отзыв архиепископа Рижского Агафангела (Преображенского): "Язык наших богослужебных книг требует самого тщательного исправления. Уже со времени перевода Библии на русский язык стал с неотложностью вопрос о переводе богослужебных книг на язык, доступный пониманию. Но любовь русского народа к славянскому языку и значение его для соединения всех славянских племен в родной православной вере заставляют желать, чтобы богослужебным языком для православного народа оставался славянский язык. Но в таком случае необходимо немедля приступить к исправлению богослужебных книг. Язык их, сохранив греческое построение речи и словопроизводство, совершенно скрывает и весьма часто искажает смысл и содержание многих богослужебных чтений и песнопений. Только немедленным исправлением этого до возможности понимания его и не учившимся славянской грамоте возможно сохранить любовь и преданность нынешнего поколения к церковному языку". Архиепископ Ярославский Иаков (Пятницкий) пишет, что "возвышенное богослужение наше из-за пристрастия к умершему языку превращается в непонятное словоизвержение для поющих, читающих и слушающих... Мудрено ли, что крестьянин иной предпочитает церковной, возвышенной, но непонятной песне неумную, но понятную сектантскую песню, которую он может сам и петь, а образованный по той же причине идет в театр или удовлетворяется домашним пением пошлых, но понятных романсов". В связи с этим он предлагает "...обсудить вопрос об исправлении существующих переводов или приступить немедленно к новому переводу на новославянский язык, всем понятный и вразумительный". ("Одна из причин, склонивших православных к штунде,.. есть именно непонятность церковных песнопений", - думал об этом еще свт. Феофан Затворник, а выдающийся алтайский миссионер, церковный переводчик и весьма консервативный иерарх митрополит Московский Макарий (Невский) (прест. в 1926) предупреждал, что в случае ничегонеделания и продолжения церковной жизни тем же порядком мы вообще придем к тому, что вскоре православных в России будет меньше, чем отступников.)
                    В основном преосвященные сочли необходимым исправление и перевод богослужения на "новый", упрощенный славянский язык (терминология не была устойчивой - искомый язык называли и славяно-русским и т.д.), предлагалось, впрочем, введение богослужения и на русском языке.
                   "Мнение епископата о необходимости исправления богослужебных книг, высказанное в "Отзывах", разделялось большею частью духовенства, как это видно из резолюций епархиальных и других церковных съездов", - писал Борис Сове.
                   Это можно подтвердить многими примерами. Выдающиеся и праведные пастыри протоиереи Иоанн Кронштадтский (считал необходимым читать псалмы на общей исповеди сначала по-славянски, потом по-русски), Валентин Амфитеатров и Алексий Мечев начали использовать русский язык в богослужении или при чтении Писания. В 1911 г. еп. Самарский Константин (Булычев) благословил сельского священника Николая Пономарева на совершение богослужения по-русски. Даже на самом охранительном в предреволюционное время IY Всероссийском миссионерском съезде в Киеве, проходившем под председательством одного из наиболее консервативных иерархов того времени архиеп. Волынского Антония (Храповицкого) (прест. в 1936), 25 июля 1908 года была принята резолюция по докладу организационной комиссии "о неотложной нужде исправлений в церковном богослужении" , о желательности "нового перевода церковно-богослужебных книг на упрощенный, более близкий к русской речи, славянский язык". (На Соборе 1917-1918 гг. вл. Антоний предложил переводить литургические тексты для проповеди за богослужением: "Возьми Служебник и переводи его по-русски").
                   Таким образом, епископат, в согласии с полнотой Российской православной церкви, единодушно выразил мнение о необходимости скорейшего разрешения проблемы богослужебного языка. Так началась подготовка соответствующего решения Собора.
                   Как по вопросу о патриаршестве на Соборе многое решила пламенная речь св. архим. Илариона (Троицкого), так по вопросу о русском языке в богослужении важнейшим стало выступление ключаря храма Христа Спасителя прот. Александра Хотовицкого. Деятельный сторонник принятого решения, близкий и многолетний сотрудник будущих патриархов Тихона и Сергия, священномученик (прест. в 1937), он говорил: "Перевод безусловно необходим, ибо изгонять верующих из церкви из-за непонимания славянского языка преступно. Даже мы, священники, знакомые со славянским языком, часто встречаемся с такими местами славянского текста, которые нам совершенно непонятны... Закрывать двери Православия отказом введения русского языка в богослужение из-за красоты формы славянского языка нецелесообразно. Примеры перевода некоторых книг за границей дали блестящие результаты. Из достоинства славянской речи еще не следует отрицание перевода книг, а равно и богослужения и молитв на русский язык, ибо таким образом мы бережем золотник, а теряем пуд".
                   Итоговый документ (Доклад отдела), подписанный замещающим председателя отдела еп. Охтенским Симоном (Шлеевым) - первым у единоверцев! - был заслушан Соборным советом и передан на 163-е общее заседание Собора, состоявшееся 30-го августа (12 сентября) 1918 г. Вот принятый на нем текст:
     1.   Славянский язык в богослужении есть великое священное достояние нашей родной церковной старины, и потому он должен сохраняться и поддерживаться как основной язык нашего богослужения.
      2.    В целях приближения нашего церковного богослужения к пониманию простого народа признаются права общерусского и малороссийского языков для богослужебного употребления.
      3.    Немедленная и повсеместная замена церковнославянского языка в богослужении общерусским или малороссийским нежелательна и неосуществима.
      4.    Частичное применение общерусского или малороссийского языка в богослужении (чтение Слова Божия, отдельные песнопения, молитвы, замена отдельных слов и речений и т.п.) для достижения более вразумительного понимания богослужения при одобрении сего церковной властью желательно и в настоящее время.
      5.    Заявление какого-либо прихода о желании слушать богослужение на общерусском или малороссийском языке в меру возможности подлежит удовлетворению по одобрении перевода церковной властью.
      6.    Святое Евангелие в таких случаях читается на двух языках: славянском и русском или малороссийском.
      7.    Необходимо немедленно образовать при Высшем Церковном Управлении особую комиссию как для упрощения и исправления церковнославянского текста богослужебных книг, так и для перевода богослужений на общерусский или малороссийский и на иные употребляемые в Русской Церкви языки, причем комиссия должна принимать на рассмотрение как уже существующие опыты подобных переводов, так и вновь появляющиеся.
      8.    Высшее Церковное Управление неотлагательно должно озаботиться изданием богослужебных книг на параллельных славянском, общерусском или малороссийском, употребляемых в Православной Русской Церкви, языках, а также изданием таковых же отдельных книжек с избранными церковнославянскими богослужебными молитвословиями и песнопениями.
      9.    Необходимо принять меры к широкому ознакомлению с церковнославянским языком богослужения как через изучение его в школах, так и путем разучивания церковных песнопений прихожанами для общецерковного пения.
     10.   Употребление церковно-народных стихов, гимнов на русском и иных языках на внебогослужебных собеседованиях по одобренным церковной властью сборникам признается полезным и желательным.

Собор постановил (163-е Деяние Собора) передать этот доклад на утверждение Совещанием епископов. Совещание епископов - орган Собора, обсуждающий "каждое, принятое общим собранием Членов Собора, правилодательное или основоположное постановление с точки зрения соответствия его Слову Божию, догматам, канонам и преданию Церкви" (Устав собора, п. 64), - прошедшее (9) 22 сентября 1918 года под председательством патриарха Тихона, рассмотрело доклад и в результате постановило его "передать Высшему Церковному Управлению". Передача Собором принятого им доклада на распоряжение ВЦУ означала предоставление права вводить данный доклад в жизнь полностью или в частях, по благоусмотрению, т.е. что ВЦУ (прежде всего, патриарх и синод) в этом вопросе должно им руководствоваться в определенном смысле как документом, переданным законодательной властью власти исполнительной.
              Св. патриарх Тихон, таким образом, имел полное право дать подобное благословение, что и сделал, - например, дал его московским священникам Иоанну Борисову и Владимиру Быкову и известному сибирскому миссионеру киевскому архимандриту Спиридону (Кислякову). (Тут напомним, что еще в бытность архиереем в Северной Америке (1898-1907) святитель Тихон благословил перевод и издание на английском языке "Служебника св. Православной Кафолической Апостольской Церкви").
              "Примером покойного Святейшего Патриарха Тихона" руководствовался и будущий патриарх Сергий, на протяжении своего 45-летнего архиерейского служения боровшийся за местную соборность в этом вопросе и до революции 10 лет бывший председателем и душой синодальной Комиссии по исправлению богослужебных книг.
              В 1905 г. он писал, что "необходимо на предстоящем Соборе обсудить вопрос об упрощении богослужебного славянского языка и о предоставлении права, где того пожелает приход, совершать богослужение на русском языке". Тот же вопрос поставил он перед Предсоборным совещанием, возглавив его после смерти в ноябре 1912 г. прежнего председателя и в этом вопросе своего единомышленника митр. Санкт-Петербургского Антония (Вадковского).
              В июле 1917 г. архиеп. Сергий, председатель Предсоборного Совета, выступил на его заседании, посвященном возможности допущения русского и других языков в богослужение. Это повлияло на принятие окончательных тезисов, в том числе тезиса самого владыки Сергия, ставшего основой соборного решения: "Заявление какого-либо прихода о желании слушать богослужение на русском или украинском языках в меру возможности подлежит удовлетворению".
              После революции митр. Сергий тоже осуществлял его в жизни, например, благословляя и поддерживая в нижегородской Ильинской общине, руководимой о. Василием Адаменко (в монашестве Феофаном, священномучеником (прест. в 1937)), служение Богу на "русском языке..., отверстие царских врат, чтение Св. Писания лицом к народу..., чтение тайных молитв во всеуслышание". "Руководствуясь примером покойного Святейшего Патриарха, я не нахожу препятствий к тому, чтобы Преосвященные Епархиальные Архиереи, если найдут полезным, разрешали иеромонаху Феофану (или другим) то же самое и каждый в своей епархии".
              Очень важно Постановление заместителя патриаршего местоблюстителя и временного при нем патриаршего Священного синода "О принятии в общение со Св. Церковью и о допущении русского языка в церковном Богослужении" от 10 апреля 1930 года за № 69, где в п.3 написано, "что допущение русского языка в Богослужении (в виду бывших при покойном Св. Патриархе примеров) не встречает непреодолимых препятствий" ("Журнал Московской Патриархии" № 5 за 1931 г.)
               Святитель поддерживал о. Феофана, потому что ясно видел сложившуюся церковную ситуацию и считал, что в новой ситуации необходимо искать новые пути жизни церкви, что нужны поэтому и новые пастырские поиски и подходы. По его мнению, нельзя принимать позицию тех, кто отказываясь признать изменившиеся обстоятельства, предпочитает ждать восстановления святой Руси - готов бороться, даже умереть за это, - но не хочет учиться жить в новых условиях и не хочет ничего менять в своих действиях.
               Митр. Сергий писал: "Не хочу оставаться с ними при "святой Руси", хочу устраивать для Церкви возможность жизни при новых условиях, пожалуй, еще не повторявшихся в истории... Страница со святой Русью уже перевернута, и будет безумием и с нашей стороны отрицать это и убеждать себя и других, что мы можем продолжать ее читать и теперь, это было бы отрицанием факта, т.е. нежеланием подчиниться свершившейся воле Божией... Сам Святейший Патриарх Тихон... понял всю бесцельность ставить Церковь поперек течения истории и нам указал этот путь... Младшие неизбежно вовлечены будут в новую жизнь, неужели же вместе с этим придется уходить из церкви. Это было бы величайшим грехом с нашей стороны". Митрополит Сергий считал, что "через десяток-другой лет вырастет поколение, для которого Православная церковь с ее церковнославянским языком, древним богослужением будет выглядеть музейной реликвией".
                Когда же о. Феофан был арестован, то святитель предпринимал попытки вызволить его из застенков. Последний раз патриарх Сергий пытался это сделать уже в последние дни своей жизни, подав 27 октября 1943 г. заявление властям с просьбой об амнистии лицам, которых он "желал бы привлечь к церковной работе под моим ведением". К заявлению был приложен список - 24 архиерея, архимандрит Афанасий (Егоров) - видимо, келейник патриарха, и о. Феофан Адаменко. Патриарх не знал, что 25 из них были уже расстреляны.
                Ныне в лике новомучеников Российских есть священномученики Нижегородские Феофан и Василий - о. Василий (Феофан) Адаменко (прест. в 1937) и его помощник и преемник по руководству общиной о Василий Абоимов.
                В борьбе против церкви ее враги избрали (и доныне избирают!) прежде всего методы "разделяй и властвуй" и дискредитации самых насущных для церкви дел. Так возник обновленческий раскол, полностью, от начала до конца организованный большевистскими Политбюро и ЧК. Естественно, для обновленцев было важно доказать свою связь с движением церковного обновления начала века. Так и возник бытующий по сию пору миф о связи обновленцев с дореволюционным движением церковного обновления. Но ни одного члена знаменитого кружка 32-х петербургских священников среди руководителей живоцерковной и обновленческой смуты не было! Например, такой видный член кружка 32-х, как прот. Михаил Чельцов, автор его программы ("Сущность церковного обновления"), выбранный в 1917 г. председателем Епархиального совета (тогда же избрали и митр. Петроградского Вениамина), первый раз приговоренный к смерти вместе с ним в 1922 г., был до своего расстрела в 1931 г. оплотом патриаршей церкви в Ленинграде, еще с того времени, когда верными патриарху Тихону там оставались два-три прихода.
                Еще один миф - о якобы предпринимавшихся обновленцами реформах в богослужении, в частности, использовании ими русского языка в нем. Историк Александр Кравецкий пишет: "Считается, что обновленцы были сторонниками перевода богослужения на русский язык и радикальных литургических реформ. Однако знакомство с официальными документами обновленцев показывает, что это миф".
                Самарский новомученик прот. Сергий Самуилов, расстрелянный в 1931 г., до революции в своем благочинии в одиночку призывавший готовить народ к богослужению на русском языке, в 1923 г. оказался также единственным в своем благочинии священником, открыто выступившим против обновленчества. Но нет ни одного известного случая благословения обновленческим руководством служения на русском языке, как и вообще каких-либо литургических реформ, - напротив, хорошо известно, что оно гнало русский язык в богослужении! Документы их соборов и свидетельства современников, союзников и противников, определенно это показывают. Один из учеников обновленческого митрополита Александра Введенского рассказывал мне, что тот не признавал русский богослужебный язык и гнал о Феофана (Адаменко), так как к церковной жизни часто подходил с эстетических позиций, именно поэтому он любил славянский язык, а русского не любил. К тому же трудно, почти абсурдно предположить, что богоборческое государство, которое, как мы теперь хорошо знаем по документам, подготовило и спровоцировало обновленческий раскол, было заинтересовано в понятном богослужении, которое приближало бы народ к Богу и Церкви!
                В чем же тогда заключалась "новизна" обновленцев? В двух вещах:
                официально - в признании социальных идеалов правящей идеологии своими (в этом их отличие от патриаршей церкви митрополита Сергия);
                неофициально (но реально) - в их инспирированности властями и предательстве братьев по вере. Верность патриарху Тихону была очень опасной и с церковной и с государственной точки зрения. Те, кто в любой ситуации становился на стороне сильных, его не выбрал.
                Естественно, что ни патриарх Тихон, ни другие церковные деятели не могли по обстоятельствам своего времени открыто говорить, что суть и родимое пятно обновленчества 0 в борьбе за власть, построенной на крови и на предательстве своих по вере, поэтому в своей борьбе с обновленцами они вынуждены были ссылаться лишь на какие-то внешние вещи, в том числе на букву канонов и т.п.
                Однако существует важное свидетельство патриарха Алексия 1, относящееся к 1940-м годам. Как только у него появилась возможность (а он очень хорошо знал ситуацию, так как был активным участником церковной жизни 20-30-х годов, когда находился в ссылке; он и сам очень краткое время шел навстречу ВЦУ), он сразу сказал правду об этом расколе: обновленчество - это никакие не реформы, а предательство своих братьев по вере... В наши дни мы должны это очень хорошо знать и понимать.
                 Почему же тогда возник миф о литургических реформах обновленцев? Безбожная власть понимала, что нельзя допустить подлинного обновления и возрождения церкви, и поэтому ею была осуществлена поистине дьявольская подмена: неприятие церковным народом предательского поведения самозванных "обновленцев" подменили враждой ко всякой реформе в церкви. (Правда, некоторую роль здесь сыграли и полемические усилия со стороны противников "обновленчества", игравших на не лучших сторонах народного сознания и допускавших полемические упрощения, а использование упрощенных аргументов тоже всегда приносит лишь горькие плоды.)
                 Новомученики и исповедники Российские, напротив, переводили богослужебные книги и использовали русский язык в богослужении. Можно назвать и поминающих, и не поминающих митр. Сергия архиереев, сторонников русского языка: например, Алексия (Симанского), Иоанна (Пояркова) и Серафима (Александрова) среди поминающих и Гурия (Степанова), Стефана (Знамировского), Николая (Могилевского), Афанасия (Сахарова) и Максима (Жижиленко) - среди бывших непоминающими.
                 Известна точка зрения прошедших лагеря архиереев, одно время непоминавших митрополита Сергия или до этого близких к "даниловской оппозиции". Это архиепископы Гурий (Степанов) и Стефан (Знамировский), епископ Афанасий (Сахаров).
                 Архиепископ Иркутский Гурий (Степанов), известный миссионер, в 1930-е годы находился в ссылке в Чердыни вместе с иером. Феофаном (Адаменко) и переводил с ним богослужебные тексты на русский язык для практического использования. Расстрелян в 1938 г.
                 Архиепископ Вологодский Стефан (Знамировский), до Собора 1917-1918 гг. - инспектор Пермской семинарии, был активным участником работы подотдела о богослужебном языке и одним из авторов текста окончательного варианта этого соборного документа. Он "признавал необходимым взяться за великое дело исправления и перевода богослужебных книг сведущими и готовыми на этот великий святой подвиг людьми. Если Собор по каким-либо причинам не допустит совершения богослужения на русском языке, то, - по его мнению, - желательно и полезно будет допустить во всяком случае частное распространение богослужебных книг на русском языке "для ознакомления верующих с содержанием церковных молитв". Насильственного введения не должно быть, а только по желанию". Расстрелян в 1941 (?) году.
                  Епископ Ковровский Афанасий (Сахаров), треть века проведший в узах, "выдающийся литургист, человек глубоко церковный, большой сторонник поновления переводов и даже перевода богослужебных текстов на русский язык" (как вспоминал о нем проф. МДА Дмитрий Огицкий), говорил, что только тот является верным сыном Русской православной церкви, кто сохраняет послушание решениям Собора 1917-1918 гг., в том числе в богослужебной области. Он не раз напоминал и то, что единственно каноническими богослужебными книгами нашей церкви являются утвержденные Синодом книги, подготовленные комиссией под председательством Сергия Финляндского. В одном своем официальном докладе священноначалию он писал: "Вопрос об исправлении наших богослужебных книг я считаю настоятельно необходимым и неотложным. Поэтому я с давних пор занимался исправлением в принадлежащих мне книгах в предположении, что, может быть, когда-либо в будущем мои исправления пригодятся Церкви Божией". Еп. Афанасий также поддерживал труды исповедника веры свящ. Сергия Желудкова, призывавшего к литургическому творчеству. Еп. Афанасий ссылался в своих трудах и на митр. Алма-Атинского Николая (Могилевского), 25 лет проведшего в лагерях, своего единомышленника в этом вопросе.
                    Почитаемый на Украине исповедник веры архим. Лаврентий Черниговский (Проскура), еще до ареста, в 20-е годы, на вопрос, на каком языке лучше служить, славянском, русском или украинском, отвечал: "Безразлично".
                    В 1950-е годы, освободившись из лагерей и ссылок, церковное служение продолжал архимандрит Таврион (Батозский). Он активно использовал русский язык в богослужении, например, каноны праздничных служб он читал по-русски в переводе Е.И. Ловягина. Незабываемо его чтение Молитвы Господней, проникнутое сердечным чувством и горячей верой: "Отец наш, Сущий на небесах...".
                    Среди учеников отца Алексея Мечева выделяется архимандрит Борис (Холчев). После лагерей и ссылок он служил в Узбекистане. Каноны праздничных служб он также читал по-русски.
                    Весьма грешным, прямо не допускающим детей ко Господу и равносильным лишению их святой Чаши, считал богослужебное чтение Писания на славянском, непонятном для детей языке епископ Александр (Семенов-Тянь-Шанский).
                    С 1960-х годов на архиерейское служение выходят вл. Никодим (Ротов) и его единомышленники (например, архиеп. Михаил (Мудьюгин), продолжившие традицию переводов и использование богослужебных текстов на русском языке. В эти же годы с византийской и сирийской гимнографией начинает знакомить русского читателя переводчик и культуролог Сергей Аверинцев.
                    С 1980-х годов активно использует русский язык в богослужении и призывает к этому московский миссионер и катехизатор свящ. Георгий Кочетков. Им переведены и изданы все используемые ныне литургии, всенощное бдение, чины некоторых таинств и т.д.
                    Этот список можно было бы продолжать и продолжать.

                                                                         * * *

                    Итак, какой же мы можем сделать вывод? Ситуация с проблемой богослужебного языка по сравнению с дореволюционной изменилась радикально. И дело не в том, что сейчас среди пастырей нашей церкви гораздо меньше сторонников перевода богослужения на русский язык. Дело в том, что до революции, как мы убедились, ситуация с богослужебным языком не устраивала практически никого, сейчас же она устраивает практически всех. Почему это так? Неужели современные верующие понимают богослужение лучше дореволюционного русского народа, у которого церковнославянский язык был хотя бы связан с реальным бытом? Конечно, нет. Можно со всей ответственностью сказать: практически никто из современных верующих, большая часть из которых - неофиты, не знает церковнославянского языка и почти ничего не понимает в богослужении.
                    Второе важнейшее отличие: до революции объектом дискуссии был в первую очередь не русский язык, как теперь, а церковнославянский. Именно наличный церковнославянский перевод был, в первую очередь, объектом критики: из-за своих неточностей, ошибок, а зачастую - и простой непонятности для большинства. К скорейшему новому, исправленному и упрощенному переводу призывали именно защитники и сторонники церковнославянского языка. Как это контрастирует с сегодняшней ситуацией, когда, например, такой демонстративный противник русского языка в богослужении, как архимандрит Тихон (Шевкунов), издает Минеи в старом, неисправленном варианте...
                    О чем все это говорит? Ответ напрашивается сам собой: не только понятность богослужебного языка для верующих, но и сам этот язык сейчас в церкви мало кого интересует. Речь здесь идет вообще о языке. Но почему это так, неужели же современные пастыри настолько очерствели сердцем, что боль их дореволюционных предшественников до них уже не доходит? Или все они, как могла бы предположить желтая пресса, были кем-то завербованы? Нет, среди современных сторонников сохранения status quo в вопросе богослужебного языка немало достойных, ревностных и успешных пастырей. Тогда откуда же такой контраст, такой разрыв с церковной традицией? Ответ очень прост: в своей пастырской работе они уже не надеются на адекватное восприятие богослужения. Давно прошло то время, когда богослужение было для верующего человека "всем". После перевода Священного писания на русский язык и появления традиции проповеди на русском языке важность понимания богослужения значительно уменьшилась. Тем более, что с прошлого века появилось огромное количество самой разной и доступной для всех слоев общества церковной литературы. Другими словами, свою потребность "возлюбить Бога всем разумением своим" российский православный человек все больше удовлетворяет не только вне уставного богослужения, но даже и просто вне стен храма. Не случайно такое распространение в нашей церкви обрело так называемое младостарчество: не введение человека в подлинное предание церкви, выраженное в богослужении, но доморощенное и часто полукнижное "духовничество" - вот что все больше становится в центре жизни церкви.
                   Не случаен и тот разрыв в подходе к проблеме богослужебного языка, в котором мы только что могли убедиться. Этот разрыв свидетельствует о разрыве в самом предании: богослужение продолжает жить само по себе, а жизнь идет сама по себе... Если в прошлом веке непонятность и недоступность человеку уставного богослужения вылилась в широчайшее употребление на Руси акафистов, как-то снимавшее проблему отрыва народа от богослужения, то теперь нет и того - акафисты писать почти перестали.
                   Характерно, что и для защитников русского языка проблема понятности богослужения, по их собственным настойчивым заявлениям, - не главная. Недавно один из их оппонентов остроумно заметил, что не понимает, почему члены общины о. Георгия Кочеткова с такой настойчивостью выступают за русификацию богослужения и чтение так называемых "тайных" священнических молитв вслух, ведь Евхаристия занимает столь важное место в их жизни, что они знают ее текст чуть ли не наизусть (или, в крайнем случае, всегда имеют с собой книги, по которым следят за ходом службы), поэтому им-то как раз должно быть все равно, на каком языке ведется служба, пусть хоть на китайском...
                    Это, конечно, верно, но именно против этого и выступают сторонники русификации богослужения: да, можно всегда носить с собой книжку и следить за богослужением по ней, можно даже выучить текст наизусть, но это всегда означает, что предстоятель немного сам по себе, а молящийся народ - тоже сам по себе. Но именно против этого и восстают все те древние богослужебные тексты, которые порождены нашей богослужебной традицией: они требуют реального жизненного единства верующих, они выражают и созидают это единство, другими словами, они предполагают и созидают общину. Их дух и смысл, будучи доступен и внятен, несовместим с духом младостарчества или иных распространенных сейчас псевдоморфоз и суррогатов церковной жизни. Если наше богослужение и его текст (будь то в переводе на современный русский с греческих оригиналов, будь на "русифицированном славянском" с сохранением церковнославянской лексики и, отчасти, строения фразы, будь то на "новом, упрощенном церковнославянском", о котором мечтал свт. Феофан Затворник) опять станет реальным экзистенциальным центром церковной жизни, это потребует от всех нас таких перемен в нашей жизни, такого ее евангельского и святоотеческого обновления, в возможность которого сейчас мало кто верит и которого поэтому даже мало кто хочет.
                    Если же все-таки будет преодолен разрыв между богослужением церкви и ее реальной жизнью, то неизбежно встанет вопрос и об обратной связи: ведь чтобы богослужение было подлинно богослужением церкви, не только богослужение должно влиять на жизнь, но и наоборот - богослужение должно стать действительным отражением жизни Церкви. (Это еще одна причина того, что перестали появляться новые акафисты: творческий дух уходит из богослужения.) Именно в таком ракурсе еще в середине XX века ставил проблему исповедник веры о. Сергий Желудков:
                    "... Речь моя идет не о переводах, а о новом творчестве, которое на языке другой эпохи невозможно. Церковные песнотворцы писали на языке своего времени - конечно, не на рыночном, а на торжественном. Златоуст онемел бы, если бы ему поставили условие - говорить языком эпохи Гомера. Это вдвойне действительно по отношению к языку церковнославянскому, который представляет собой соединение греческой грамматики со славянскими корнями и на котором за тысячу лет ничего кроме переводов и не было написано. Когда мы читаем, например: "О ужаснаго начинания!" или "О радости оныя!", - мы переносимся не в одну эпоху, а сразу в две другие эпохи, и не знаем, что нас более трогает, - пафос грека или смирение русского переводчика: оба они молятся с нами... На этом священном "дву-языке" можно при помощи словаря "составлять" что-нибудь, как делали мы это со службами русским святым и акафистами. Но это будет еще не творчество, а только имитация или пародия.
                     Неужели с греками навсегда кончилось словесное творчество в церкви? И как войдет наш великий, правдивый, могучий, свободный русский язык в русское церковное Богослужение?.." (из письма 1957 г.)
                     Конечно, если это и будет, то очень не скоро. Пока же, сделав этот небольшой обзор русской переводческой традиции, ее духовных истоков и движущих причин, мы можем сделать последний вывод. В дискуссии о возможности русскоязычного богослужения и вообще о доступности богослужения для широких кругов верующих речь идет не только и не столько о его "понятности". Речь идет прежде всего о том, будет ли наша церковь продолжать жить новыми "традициями" - "младостарчества", "младосимфонии" церкви и государства и т.п. - или все-таки начнет понемногу возвращаться в своей жизни к традиции - как традиции Церкви вселенской, так и к традиции церкви Русской, а значит - и к ее традиции богослужебных переводов.

               Литература по теме:

1. Еп. Авг. ( Епископ Аксайский Августин (Гуляницкий)). По поводу издания "Учебного Октоиха" и "Учебного Часослова" // ТКДА. Киев, 1888. № 11. стр. 75-103.
2. Акты святейшего патриарха Тихона и позднейшие документы о преемстве высшей церковной власти. 1917-1943. М., 1994.
3. Еп. Александр (Семенов-Тян-Шанский). О работе священника в летних детских православных лагерях. // Детские лагеря. М., 1995. стр. 5-25.
4. Преп. Амвросий Оптинский. Собрание писем Оптинского старца иеросхимонаха Амвросия. В 3-х частях. М., 1995.
5. Свящ. Д. Ахматов. К вопросу о замене богослужебного церковнославянского языка русским. // Миссионерское обозрение. 1911. № 1. стр. 13-29.
6. В.В. Болотов. Заметки по поводу текста литургии св. Василия Великого. // Христианское чтение. СПб, 1914. Март. стр. 281-298.
7. Виршевая поэзия. М., 1989.
8. С.Т. Голубев. Киевский митрополит Петр Могила и его сподвижники. Киев, 1883.
9. Е.Е. Голубинский о реформе в Русской церкви. // Православная община. М., 1991. № 5, 6. стр. 33-44 и 62-69.
10. Е.Е. Голубинский. История русской церкви. В 4-х томах. М., 1997-1998.
11. Иером. Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви ХХ столетия. Т. 1. Тверь, 1992. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Т. 2. Тверь, 1996. Т. 3. Тверь, 1999.
12. Е.А. (Епископ Михайловский Августин (Гуляницкий)). Канон Великий св. Андрея Критского в новом переводе на церковнославянский язык. // Душеполезное чтение. М., 1882, № 1, стр. 232-261.
13. Свящ. С. Желудков. Литургические заметки. Ркп.
14. В.М. Живов. Язык и культура в России XYIII века. М., 1996.
15. Жизнеописание священномученика иерея Сергия Мечева, составленное его духовными чадами. // Надежда. Базель-Москва, 1993. № 16. стр. 15-207.
16. С.А. Зеньковский. Русское старообрядчество: духовные движения семнадцатого века. М., 1995.
17. Собрание писем святителя Игнатия (Брянчанинова), епископа Кавказского и Черноморского. М.-СПб, 1995.
18. Джемс В. Каннингем. С надеждой на собор. Лондон, 1990.
19. А.Ч. Козаржевский. А.И. Введенский и обновленческий раскол в Москве. // Вестник Московского Университета. Сер. 8. История. 1989. № 1. стр. 54-66.
20. И. Корсунский. Филарет, митрополит Московский, в его отношениях и деятельности по вопросу перевода Библии на русский язык. М., 1886.
21. А.Г. Кравецкий. Проблема богослужебного языка на Соборе 1917-1918 годов и в последующие десятилетия. // ЖМП. М., 1996, № 2. стр. 68-87.
22. А.Г. Кравецкий, А.А. Плетнева. Деятельность еп. Афанасия (Сахарова) по исправлению богослужебных книг. // Славяноведение. М., 1996, № 1. стр. 114-124.
23. А. Краснов-Левитин. Дела и дни. Обновленческий митрополит Александр Введенский. Кретей, 1990.
24. А.Э. Левитин-Краснов, В.М. Шавров. Очерки по истории русской церковной смуты. М. - Кюснахт, 1996.
25. Летопись Скита Оптиной пустыни. Избранные страницы 1845-1882 гг. по плану монаха Варсонофия (Плиханкова) // Православие и русская народная культура. М., 1994. стр. 87-180.
26. Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе. В 3-х частях. СПб, 1906.
27. В.Ф. Певницкий. О церковно-богослужебном языке. // Прибавления к церковным ведомостям. СПб, 1908. № 26-28, 30. Стр. 1217-1219, 1268-1273, 1315-1318, 1410-1412.
28. Г. Подскальский. Христианство и богословская литература в Киевской Руси. (988-1237 гг.). СПб, 1996.
29. Политбюро и церковь Сост. Н.Н. Покровский, С.Г. Петров. М.-Новосибирск, 1997. (Архивы Кремля).
30. Свящ. Н. Пономарев. О церковно-богослужебном языке. // Самарские епархиальные ведомости. Самара, 1912, № 23. стр. 692-696.
31. Свод мнений епархиальных архиереев (по вопросу о церковной реформе). СПб, 1906-1907. РГИА, ф. 797, оп. 96, № 203.
32. Святая Русь. Хронологический список канонизированных святых, почитаемых подвижников благочестия и мучеников Русской православной Церкви (1917-1997 гг.) (Сост. игум. Андроник (Трубачев) и иером. Дамаскин (Орловский)) // Прот. В. Цыпин. История Русской церкви. 1917-1997. М., 1997. стр. 674-705.
33. И.К. Смолич. История русской церкви. В 2-х томах. М., 1997.
34. Собрание древних литургий, восточных и западных, в переводе на русский язык. (Е.И. Ловягина и др.) Вып. 1. М., 1997.
35. Б.И. Сове. Проблема исправления богослужебных книг в России в ХIX-ХХ вв. // БТ. М., 1970. № 5. стр. 25-68.
36. Б.А. Успенский. Краткий очерк истории русского литературного языка. (XI-XIX вв.) М., 1994.
37. Еп. Феофан Затворник. // Душеполезное чтение. М., 1896. № 10. Ч III. стр. 462-463.
38. Свт. Феофан Затворник. Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Собрание писем. Т. 1-YIII. М., 1994.
39. Преосвященный Феофан, бывший епископ Владимирский, и полковник С.А. Первухин, в их взаимной переписке. // Труды Императорской Киевской Духовной Академии. 1915. Т. II, стр. 297-305.
40. Письма Московского митрополита Филарета к покойному архиепископу Тверскому Алексию. М., 1883.
41. Архиепископ (Черниговский) Филарет (Гумилевский). Исторический обзор песнопевцев и песнопения греческой церкви. ТСЛ, 1995.
42. Служба св. Филарету (Милостивому) // Вера и жизнь. Чернигов, 1914. № 23. стр. 13-14.
43. Сочинения Филарета, митрополита Московского и Коломенского. Слова и речи. ТТ 1-5. М., 1873-1885.
44. Прот. Г. Флоровский. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991.
45. Cщмч. протопр. Александр Хотовицкий. О богослужебном языке // Православная община. М., 1996, № 32. стр. 53.
46. Прот. М.П. Чельцов. В чем причина церковной разрухи в 1920-1930 гг. Публ. В. Антонов // Минувшее. Исторический альманах. М.- СПб, 1994. Вып. 17, стр. 418-468.
47. Прот. Михаил Чельцов. Сущность церковного обновления. Православная община. М., 1997. № 40. стр. 75-87.
48. Прот. С. Четвериков. Молдавский старец Паисий Величковский. Париж, 1988.

Статья опубликована в журнале "Православная община". М., 2000. № 56. стр. 32-64.
На сайте размещена с разрешения автора.